| |
|
А |
|
Андерсен
Ганс Христиан
|
Сказки Андерсена
... Сказками увенчан, как цветами.
Строк его вкушаем благодать.
Наши папы, бабушки и мамы
Брали сказки в детскую кровать.
Открываю том его прекрасный
В поле, в доме, в школе и в лесу...
Сказок его
радужные краски
Я сквозь жизнь, как праздник,
пронесу!
А. Трофимов
Ах, Андерсен! Мой сказочник любимый!
Твоя не убывает доброта.
Пусть вязь веков прошествовала мимо,
Не иссякает сказок красота.
Мне не забыть Дюймовочку-малышку,
Русалочку, что в жертву принесла
Свой голос… Обожаю сказок книжку,
Которую все годы берегла.
Все чудо-сказки перечислить можно ль?
Листаю иногда я сборник тот,
Вновь получив волшебную возможность.
|
|
Б |
|
Багрицкий Эдуард
 |
Посвящение Э. Багрицкому
|
|
|
|
Бальмонт
Константи́н Дми́триевич
 |
Посвящается К.Д. Бальмонту
Ни песен, ни солнца… О, сердце мое!
Ты песней звенело, ты солнцем дышало,
Ты жаждало веры, чтоб верить любви…
– И все навсегда, навсегда миновало…
Забвенья, покоя!.. В душе тишина…
Но сном благодатным забыться – нет мочи;
Печально мерцает свеча до утра,
И медленно тянутся скорбные ночи…
И только порой – на мгновенье одно, –
Поникнув в раздумьи, в молчаньи глубоком,
Я слышу – опять эта песня звучит
О чем-то родимом… далеком-далеком…
И только порой в ней надежду ловлю,
Что ветер внезапный развеет ненастье
И дверь распахну я на солнечный блеск
Для новой работы, для нового счастья!
|
|
|
|
Белый
Андрей
 |
Памяти Андрея
Белого
наверх
Голубые глаза и горячая лобная кость —
Мировая манила тебя молодящая злость.
И за то,
что тебе суждена была чудная власть,
Положили тебя никогда не судить и не клясть.
На тебя
надевали тиару — юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!
Как
снежок на Москве заводил кавардак гоголек:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...
Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...
Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей
Под морозную пыль образуемых вновь падежей.
Часто
пишется казнь, а читается правильно — песнь,
Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь?
Прямизна нашей речи не только пугач для детей —
Не бумажные дести, а вести спасают людей.
Мандельштам О. Э.
|
|
|
|
Бергольц Ольга
 |
Ольга Федоровна Берггольц
У Победы лицо не девчоночье,
А оно как могильный ком.
У Победы лицо не точеное,
А очерченное штыком.
У Победы лицо нарыдавшееся.
Лоб ее — как в траншеях бугор.
У Победы лицо настрадавшееся —
Ольги Федоровны Берггольц.
Евгений Евтушенко
наверх |
|
|
|
Берроуз
Эдгар Райс
 |
Про Тарзана
Корабль шёл полным ходом
И днями, и во мгле,
Захвачен чёрным сбродом:
Мятеж на корабле...
Два белых пассажира
Оставлены в лесу,
Родили там ребёнка
И думали: - Спасут!
Но в джунглях разве можно
На бога уповать,
Там жизнь, как ночь, тревожна
И проще умирать...
Ребёнок был похищен
Семейством обезьян
И рос средь них известен
Под кличкою Тарзан...
Так шли недели, годы,
Он рос неуязвим,
Наследный принц природы,
Беззвестный пилигрим...
И как-то наважденье:
Приезд чужих гостей,
Тарзану - приключенья,
А им - гроза чертей...
Средь них была девица,
Красивая, как сон,
За нею увивался
Уильямс сэр КлейтОн...
Тарзан её спасая,
Влюбился невзначай,
Взаимным чувством полный,
Лелеял он мечту,
Что будет в джунглях жить,
Презревши маяту...
Отец же Джэн - профессор
Старался рядом
Всё время с нею быть,
В пути он был ограблен,
А клад его зарыт...
Тарзан тому свидетель
Случайный
И клад он откопал,
Профессор же отчалил
И дочку в свет забрал...
Тарзан с французом - другом
Вослед им поспешил
И в обществе пристойном,
Как принц лесов зажил...
Людскому научился
Суровому житью,
В Америку пустился
Искать мечту свою...
Хотел он там жениться
И клад вернул владельцу,
Профессор благодарен
Был преданно ему,
Но девушка в раздумье...
В конце - концов она
КлейтОну отдана...
Тарзан великодушно
Надежды все свои
Предал во имя дружбы
И счастия любви...
Хотя и был он лордом
И знатен и богат,
Но он в том не признался
И повернул назад...
Геннадий Рышкус-Янов по роману: "Тарзан приёмыш
обезьяны"
наверх
|
|
|
|
Блок
Александр
 |
Александру Блоку
Я пришла к поэту в гости.
Ровно полдень. Воскресенье.
Тихо в комнате просторной,
А за окнами мороз.
И малиновое солнце
Над лохматым сизым дымом...
Как хозяин молчаливый
Ясно смотрит на меня!
У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен,
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.
Ахматова
А.
Александру Блоку
Имя твое — птица в
руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.
Цветаева М.
наверх |
|
|
|
Бродский
Ио́сиф Алекса́ндрович
 |
Читая
Бродского
Читая Бродского взахлеб,
рискуешь выйти
в места иных пространств.
Волшебным ветром воздух лег
на строчек нити –
и вот звучит романс.
Читая Бродского в тиши,
оглохнуть бойся
от звука его слов.
То разухабист, то пушист,
то кличет осень,
то майское число.
Читаешь Бродского за то,
что тает завесь,
сдается жизни шифр.
Он заставляет помнить, что
такое зависть
и трепет фибр души.
Чесноков Василий
наверх |
|
|
|
Брюсов Валерий
 |
В. Я.
Брюсову
Я
забыла, что сердце в вас - только ночник,
Не звезда! Я забыла об этом!
Что поэзия ваша из книг
И из зависти - критика. Ранний старик,
Вы опять мне на миг
Показались великим поэтом..
Марина Цветаева
|
|
|
|
Бунин Иван
 |
Посвящение
Бунину
Я Бунина всего не прочитал,
И как об этом я сейчас жалею.
Мне помнятся лишь «Темные аллеи»,
Но видится совсем не темнота…
Я в жизнь входил, я был еще мальчишкой,
Проблем не ведал, горя не видал,
Романы с продолжением читал,
Где приключений было даже слишком.
И вдруг удар, запретный разговор,
Его подслушал, впрочем, я случайно
(Но для ребенка это сразу тайна),
И вот вхожу я в комнату, как вор.
Вот книжный шкаф, от шорохов белею,
Знакомая обложка, строгий шрифт
(На этаже остановился лифт).
И надпись: Бунин. «Темные аллеи».
А дальше время как стрела неслось,
Я ночь последним завершил рассказом.
Спросила мама: Ты не болен, часом?
- Да нет, спасибо, просто не спалось.
От впечатлений голова болит
И в сердце кто-то вдруг вонзил иголки –
«Кавказ», «Баллада», «Муза», «Руся», «Волки»,
«В Париже», «Таня», «Натали», «Мадрид».
Как много страсти, сколько суеты,
И как любовь бывает многоцветна.
Я уяснил, для прочих незаметно,
Что жизнь не праздник, в ней не все цветы.
На все вопросы стал искать ответ,
Наткнулся на стену не из обмана,
Одно лишь слово – рано, рано, рано,
А было мне уже тринадцать лет!
С тех пор водицы утекло не мало,
Я к книге возвращался и не раз,
Мне каждый помнится сейчас рассказ
«Красавица», «Часовня», «Месть», «Начало».
Перечисленьем вас не затрудню,
Все за меня расскажут эти строки,
Я вел дневник, у жизни брал уроки
И вместе с Буниным пришел к другому дню.
И вот стою, на все смотрю сурово,
И поколенью будущему в масть,
Чтобы не спиться или не пропасть,
Хочу сейчас сказать такое слово.
Читайте Бунина, любите тишину,
Влюбляйтесь, падайте, играйте и грешите,
Живите в верности и в чистоте живите
Отдав дань музе, доброму вину.
А если прорастет крупица спора,
Когда в сердцах останется лишь лед –
Вернется красота и мир спасет
От пошлости, от скуки, от позора.
Алексей Рябошапка,1994
|
|
|
|
|
наверх |
|
В |
|
Вийон Франсуа
 |
Посвящается поэту
средневековья Франсуа Вийон, который за
свои дерзкие стихи был приговорен к
виселице,
но
в последний момент казнь заменили на изгнание.
Есть звезды из
звезд, имена из имен.
Таким был поэт и бродяга – Вийон.
Он шут-пересмешник, охальник и вор,
Был вынесен смертный ему приговор.
Но смерти он бросил свой дерзкий куплет,
Что смерть, испугавшись, промолвила: « Нет!
Такой взбаламутит чертей всех в аду,
Уж лучше к другому я с миром уйду!»
Ушла. А Вийон? Тот отправился в путь…
Туда, где свободою полнится грудь…
Поет и поныне меж звезд и времен
«Дурацкие песни» бродяга – Вийон
Марина Колосова
наверх |
| |
|
Высоцкий
Владимир
 |
Владимир Высоцкий
Вот опять с хрипотцой ты о чем-то поешь,
Собирая души половинки.
И ничтожными кажутся злоба и ложь
В этом зеркале черной пластинки.
Но судьбу и любовь ты ни в чем не винил –
Воспевал, как Иов и Овидий.
И по-прежнему крутится черный винил,
Испуская тот свет, что невидим.
И плывут к маяку
Те, кому на веку
Довелось испытать ураганы и штили.
И смолкает молва,
И простые слова
Режут душу, как острые кили.
Люди так же идут на последний рывок,
Нажимают на скользкий предсмертный курок,
И неистово Землю вращая,
Не отходят от пропасти края.
Нет, гитара твоя не умолкла навек,
Твои струны и нервы – не плотски.
И по-прежнему с нами живет человек:
Тот, чье имя – Владимир Высоцкий.
Великжанин Павел
Высоцкому
Поющий в ночь
И рвущий душу
На ноты, рифмы и стихи
К стакану был неравнодушен
Как мере жизни остроты
Всегда на грани
Смерть в затылок
Шаг влево - бегство
Вправо - бег
Ты был спаситель и мессия
И просто добрый человек
Ты рвал оковы и понятья
Стремясь успеть и не забыть
Пропеть, простить и полюбить
Все то, что жизнью здесь зовется
Владимир Арьков
наверх |
|
Г |
|
Гайдар
Аркадий
 |
Аркадий Гайдар
Любимых детских книг творец
И верный друг ребят,
Он жил, как должен жить боец,
И умер, как солдат.
Ты повесть школьную открой —
Гайдар ее писал:
Правдив той повести герой
И смел, хоть ростом мал.
Прочти гайдаровский рассказ
И оглянись вокруг:
Живут сегодня среди нас
Тимур, и Гек, и Чук.
Их по поступкам узнают.
И это не беда,
Что по-гайдаровски зовут
Героев не всегда.
Страницы честных, чистых книг
Стране оставил в дар
Боец, Писатель, Большевик
И Гражданин — Гайдар...
С.
Михалков
наверх |
| |
|
Гафури
Мажит
 |
У памятника Гафури
Утром возле памятника - гомон:
Нынче у поэта именины.
Рады все приветствовать его мы,
Принеся поклон от Украины.
День притих, взирает солнцеликий,
Только синева плывет над краем.
Тихо: «I мене в сiм i великiй»,-
Мы Мажиту мудрому читаем.
В унисон – Уфы весенней пенье,
Словно звон по солнечным ступенькам.
Салават сдержал гнедого рвенье, -
Тоже, видно, слушает Шевченко.
Расцветает слово Украины,
Точно над Славутичем крылатым.
И на сердце как-то соловьино,
На душе у всех светло и свято.
На земле прекрасней нет минуты!
Оживает бронза, дышит камень...
Слышу: «Не забудьте помянуты», -
Повторяет Гафури за нами.
Петро Ребро
1982 Перевод с укр. А.Кравченко
наверх |
| |
|
Горький Алексей
|
Горькому А.М.
Алексей Максимович, поверьте
В правду слов вот этих из глубин –
Образ ваш до самой смерти
Буду я лелеять и любить.
Русский художник Богородский
|
|
Д |
|
Дементьев Андрей
 |
Посвящается А.
Дементьеву
Прочла впервые Ваши строки.
Так много хочется сказать.
И нахожусь я в легком шоке,
Но разве можно так писать?!
Писать как, солнце на рассвете
Лучами пишет нежный свет
Из каждой Вашей строчки светят,
Лучи тепла, ему в ответ.
Писать, так чувственно и сильно
Так трогательно и тревожно.
Талант, рекою льет обильно.
И рифмой дышит осторожно.
И Ваших мыслей слог изящный
Как легкий шаг уходит в даль..
И оставляет в настоящем
В душе то радость, то печаль.
И я в плену, у Ваших строк
И начитаться не могу
Стихов - живительный глоток
Я ими жажду утолю.
Чем больше я стихи читаю
Тем больше, хочется читать.
Я в удивленье прибываю,
Но разве можно так писать?!
Так точно, отражать весь мир.
Вы как волшебник, мой кумир!
Алена Чернигова
наверх |
| |
|
Диккенс
Чарльз
 |
Ольвер
Твист
С
благою целью гуманист
Придумал свой роман
И ожил юный Ольвер Твист,
А с ним другой обман.
Писал он не жалея слез
Страдания ребенка,
Что в логово попал воров,
Где пропадал без толку.
Он силу духа воспевал
Невинного сиротки,
И не желанье воровать,
Слова, и взгляды кротки.
И я тебя благодарю,
Счастливейший писатель,
Провозгласил ты, доброту
Зря время не потратил.
И милую сиротку Роз,
Что мальчика пригрела,
Жалел ты, не жалея слез,
Когда она болела.
Лишь смерти Ненси молодой,
Ни капли не оплакал,
И над сироткой третьей той,
Один лишь дождик капал.
Она воровкою была,
И молвить кротко не умела,
Но Оливера, она спасла,
Хотя богатства не имела.
Да, жизнь бесчестную вела,
Но средь бездушия воров
Одна дружить она могла,
Одна лишь верила в любовь!
Виновна в глупости безумной,
Что от любви не отреклась,
Но то, простим мы деве юной,
И так она уж не спаслась.
И Сайкса слезно заклинала,
Все с чистого листа начать,
Но можно ль изменить шакала,
Зачем просить и умолять?
И Сайкс убил, несчастна жертва,
Лежит в предутренних лучах,
И ей уж не востать из метвых,
Застыла смерть в ее очах.
Но автор дальше нас манит,
Ведь у него довольно дел,
Роман нас тянет как магнит,
Но ты ее, не пожалел!
Идея для тебя важней,
Воров ты страшно презираешь,
Но рай чрез смерть открылся ей,
А ты, ты этого не знаешь!
наверх |
| |
|
Достоевский Фёдор
 |
К роману Ф.
М. Достоевского
Преступленье, наказанье -
Это в жизни есть всегда.
Преступленье - это принцип,
Наказанье - это совести терзанья.
Совершил Родион преступленье,
Совершил за принцип свой,
Но заела совесть за такое ремесло.
Человека то убил, но
Принцип свой не победил.
Он мучился очень, ночи не спал,
И Соне о принципе все расказал.
Она начала Родиона молить:
"Прими наказанье за этот порыв -
Совести своей успокоишь призыв!"
Наказанье с неохотой принял Родион.
В Сибире, в остроге, поселили его.
Прошло восемь лет, свобода опять.
Раскольников с Соней счастья хотят...
наверх |
| |
|
Друнина Юлия
 |
Юлии Друниной и Алексею Каплеру
У любви заветная где-то всё же есть
бесконечно добрая тропка по судьбе,
ведь не зря влюблённому сердцу предпочесть
Бог даёт такое же, верное, с небес…
Любит Бог за ясные лучики в глазах,
словно блики тёплые в утренней росе,
только эти лучики смогут рассказать,
что теперь у Юлии - ангел Алексей,
что по жизни любящим весело идти,
а стихи у Юлии будут лишь о нём,
и когда закончатся лёгкие пути, –
на нелёгких сладится выдюжить вдвоём.
...Всё, увы, кончается, как бы ни хотел,
вышита крестами отёсанными гладь.
Место, где назначено отдохнуть от дел,
нам при жизни этой не велено узнать.
Цепь скрипит железная, холоден гранит.
Старый Крым – не рощица в средней полосе,
но он так же преданно, бережно хранит
вечный дом, где Юлию встретил – Алексей…
Василий Толстоус
наверх |
|
Е |
|
Евтушенко Евгений
 |
День рождения
Евтушенко
Надо чокнуться хорошенько,
Закусить... Чем полна кастрюля?
День рождения Евтушенко
Восемнадцатого июля...
Месяц жарок и светозарен,
А поэт, чьи глаза, усталы,
Все ж, как в юности, популярен,
Собирает большие залы.
Где-то там на границе света
Обращается выдвиженка:
Не болид, а уже планета
С тем же именем: «Евтушенко».
Я люблю его «Вальс о вальсе»,
«Идут белые снеги» тоже...
И, -- «гражданственность...», развевайся
«Флагом...», так что – мороз по коже...
«В нашем городе дождь» минорный...
У поэта – сто десять книжек...
Он в бою против сотни черной,
Против своры рвачей и выжиг...
Я открыл для себя поэта
С «Братской ГЭС» -- и ему поверил.
Словом, полным сиянья, света
Мне раскрыл глаза, расхимерил.
Расставляю по жизни вешки...
Может статься, всего был лучше,
Пересказывая по-чешски
Евтушенковское – о Лучо
Семен
Венцимеров
наверх
|
| |
|
Есенин Сергей
 |
Есенину
В горниле суеты и грез
Творил ты слово, людям нес
Сквозь безразличье, тьму, туман
Сквозь мир, похожий на обман
О небе, зелени, весне
Любви, победе и войне
России, людях, глубине
Тоске, печали и о дне
Ты чувствовал, предсказывал, страдал
Судьбу народа угадал
Не смог терпеть того, что знал
Кто не горел - тот не летал
Да будет свет тебе, Мессия
Великий Соловей России.
Владимир Арьков
Памяти Сергея
Есенина
Сергей Есенин!
Это имя –
В степях разбуженной России,
В березах розовых и синих,
В зеленых с проседью осинах,
хлебах из золота осенних,
В твоих стихах, Сергей Есенин!
Под их задумчивою сенью
Мужаем мы в бетонных кельях,
Под их томительное пенье
Твоим мы пенимся весельем!
Твоя любовь, твоя тоска,
Твои непонятые слезы
Струятся к нам в твоих стихах
Как сок из срубленной березы…
Александр Коваль
наверх |
|
З |
|
Заболоцкий Николай
 |
Н. А. Заболоцкому
Смотрю пропала жизни веха,
я сам изрядно и зело
из Ленинграда прочь уехал
уехал в Детское село.
Пиши мой друг ко мне посланье
пока ухватка горяча
твоя строка промчится ланью
передо мною как свеча.
Даниил Хармс
наверх |
|
К |
|
Кулиев Кайсын
|
Кайсыну
Кулиеву
Сам я выбирал свою судьбу
Трудную, но стоящую жизни,
Чтоб воспеть высоких гор резьбу,
Серебро воды, взметённой в брызги.
Не подобьем дикого орла,
Не летящим облаком-пушинкой.
Человеком я пришёл к горам,
Другом их взобрался на вершины.
Ледяными скалами иду,
Иль спускаюсь на ковры степные —
Сердцем, пламеневшим на виду,
Растопляю души ледяные.
Пусть мне ветер бьёт в лицо в упор,
Обжигает пусть лучами солнце —
Жизнь прожить хочу я в сердце гор
И навек остаться в сердце горца.
наверх |
| |
|
Куприн Александр
 |
Куприну
Из-за забора вылезла луна
И нагло села на крутую крышу.
С надеждой, верой и любовью слышу.
Как запирают ставни у окна.
Луна!
О, томный шорох темных тополей,
И спелых груш наивно-детский запах!
Любовь сжимает сердце в цепких лапах,
И яблони смеются вдоль аллей.
Смелей!
Ты там, как мышь, притихла в тишине?
Не взвизгивает дверь пустынного балкона,
Белея и шумя волнами балахона,
Ты проскользнешь, как бабочка, ко мне,
В огне...
Да, дверь поет. Дождался, наконец.
А впрочем хрип, и кашель, и сморканье,
И толстых ног чужие очертанья-
Все говорит, что это твой отец.
Конец.
О, носорог! он смотрит на луну,
Скребет бока, живот и поясницу
И придавив до плача половицу,
Икотой нарушает тишину.
Ну-ну...
Потом в туфлях спустился в сонный сад,
В аллеях яблоки опавшие сбирает,
Их с чавканьем и хрустом пожирает
И в тьму впирает близорукий взгляд.
Назад!
К стволу с отчаяньем и гневом я приник.
Застыл, молчу, а в сердце кастаньеты...
Ты спишь, любимая? конечно, нет ответа,
И не уходит медленный старик-
Привык!
Мечтает... гад! садится на скамью...
Вокруг забор, а на заборе пики.
Ужель застряну и в бессильном крике
Свою любовь и злобу изолью?!
Плюю...
Луна струит серебряную пыль.
Светло прости!.. в тоске пе-ре-ле-за-ю,
Твои глаза заочно ло-бы-за-ю
И с тррреском рву штанину о костыль.
Рахиль!
Как мамонт бешеный, влачился я, хромой.
На улицах луна и кружево каштанов...
Будь проклята любовь вблизи отцов тиранов!
Кто утолит сегодня голод мой?
Домой!..
Саша Черный
Стихотворение к произведению А.И.Куприна «Слон»
У маленькой Нади тяжелый недуг.
И маленькой Нади не надо подруг.
Ей ночью приснился загадочный сон,
Как будто в квартире её живет слон.
Он очень красивый, он очень большой
И сильный, и милый, и добрый такой!
И папу просила тихонько она,
Чтоб он подарил ей такого слона.
А папа исполнил волшебный тот сон:
В квартиру доставлен был сказочный слон.
И глазки у Наденьки ожили вдруг.
И прочь отступил её тяжкий недуг!
Бурякова Татьяна
наверх |
|
Л |
|
Лермонтов Михаил
|
К Лермонтову
Нет, не за то тебя я полюбил,
Что ты поэт и полновластный гений,
Но за тоску, за этот страстный пыл
Ни с кем неразделяемых мучений,
За то, что ты нечеловеком был.
О, Лермонтов, презрением могучим
К бездушным людям, к мелким их страстям,
Ты был подобен молниям и тучам,
Бегущим по нетронутым путям,
Где только гром гремит псалмом певучим.
И вижу я, как ты в последний раз
Беседовал с ничтожными сердцами,
И жестким блеском этих тёмных глаз
Ты говорил: "Нет, я уже не с вами!"
Ты говорил: "Как душно мне средь вас!"
Константин Бальмонт
наверх |
| |
|
Ломоносов Михайло
 |
Михайло Ломоносов
Напудренный парик, камзол и панталоны,
Манжеты, воротник, надушенный слегка…
О, сколь великие превзойдены препоны
К тому, чтоб обратить в вельможу мужика!
Но то был путь постичь сокрытые законы
Природы вечных сил, что властвуют века
Над бренностью телес, над возвышеньем тронов,
Над бурями небес и жизнью ручейка…
И, разумом смирив природные стихии,
Он взоры обратил к российской поэзИи,
Сему предмету труд немалый посвятив,
И в песне пастуха, и в славословье оды
Для стиха вольного границы и свободы
Из хаоса изъяв, в каноны воплотил.
Сергей Дон
наверх |
|
М |
|
Мандельштам Осип
 |
В
наши
дни
русский
поэт
Михаил
Визи,
живущий
в
США,
посвятил
памяти
О.Мандельштама
стихотворение.
Ни
изменником
не
был,
ни
вором,
ни
убийцей
не
был
в
ночи,
но
не
знаем,
в
году
котором,
за
каким
колючим
забором
неповинного
доконали,
под
сугроб
закопали,
сапогом
пихнув,
палачи.
Так
расстался
с
тюремной
вонью
на
снегах
кровавых
Сибири,
приморожен
грязной
ладонью
к
золотой
невидимой
лире,
в
снег
последнюю
песню
бросив,
раб
Господен,
поэт
Иосиф.
Ни
метель
не
ревела
пьяно,
не
клонились
кедры от
горя,
не
извергли
огня
вулканы,
не
вставало
цунами
с
моря…
Только
в
небе
сером,
далеком
плакал
ангел
горестноокий,
потому
что
редко
на
суше,
от
конца
ее
до
начала,
так
жестоко
пылают
души,
как
его
душа
отпылала.
На смерть
Мандельштама
Посреди умирающих канущих тел
Не мертвец, не жилец распростёрт —
Вперегон отлетающих душ, за предел
Он летел полу-жив, полу-мёртв.
Добежал, додышал, дотерпел, досмотрел,
Додержался изморенный прах.
Пережил, переплыл, перенёс, перепел —
Бестелесный развеялся в снах.
Где ты нынче? — «Нигде:
На звезде и на дне,
За надбровным бугром,
За могильным холмом.
Усыпай — не дойдёшь.
Умирай — не найдёшь.
Не зови. Не ищи.
Не вернёшь.
Я оставлен один
Среди мёртвых равнин,
Среди впадин и гор,
Жёлтых звезд, тёмных нор.
Позади — суета.
Впереди — чернота.
Пустота. Немота.
Красота.
А земная судьба —
Что без двери изба.
Ты извечно внутри,
И всегда взаперти.
Заходи — не войдёшь.
Убегай — не уйдёшь.
Не гадай. Не считай.
Не поймёшь
Григорий Ганзбург
наверх |
| |
|
Маяковский Владимир
 |
***
Глыба и
облако, страстный бунтарь,
нового
слова фундамент,
флейта
двадцатого, окна и сталь
в солнце
упёршихся зданий.
Паспорт
советский, всех дел громадьё,
сжатое
гением в слово,
всех
деревенек и всех городов,
жизнью
пропитанным слогом.
Глас
Революции, символ её,
глотка
двадцатого века,
всех
огнестрельных поэтов цевьё,
всех от
Москвы до Певека.
Красного
знамени бунт и азарт,
красной
морковки нетленки,
дождь
чуть скосивший когда-то глаза,
ну и
конечно же - Ленин.
Глыба,
гигант и гигант-Человек
нашей
советской эпохи,-
жаль что
не дал нам таких больше век,
жаль что
в Поэзии нет больше Бога!
Вячеслав Артёмов
К 120-летию со Дня Рождения
Владимира Владимировича Маяковского
О Маяковском.
Ярослав Смеляков
Ты себя под Лениным чистил,
душу, память и голосище,
и в поэзии нашей нету
до сих пор человека чище.
Ты б гудел, как трёхтрубный крейсер,
в нашем общем многоголосье,
но они тебя доконали,
эти лили и эти оси.
Не задрипанный фининспектор,
не враги из чужого стана,
а жужжавшие в самом ухе
проститутки с осиным станом.
Эти душечки-хохотушки,
эти кошечки полусвета,
словно вермут ночной сосали
золотистую кровь поэта.
Ты в боях бы её истратил,
а не пролил бы по дешёвке,
чтоб записками торговали
эти траурные торговки.
Для того ль ты ходил, как туча,
медногорлый и солнцеликий,
чтобы шли за саженным гробом
вероники и брехобрики!?
Как ты выстрелил прямо в сердце,
как ты слабости их поддался,
тот которого даже Горький
после смерти твоей боялся?
Мы глядим сейчас с уваженьем,
руки выпростав из карманов,
на вершинную эту ссору
двух рассерженных великанов.
Ты себя под Лениным чистил,
чтобы плыть в Революцию дальше.
Мы простили тебе посмертно
револьверную ноту фальши.
Маяковский теперь
По лесенке,
ведущей вниз,
он звал и вёл
вперёд и вверх -
по крепкой лесенке,
что из
трагедий
и веков,
и вех.
Как факел,
светит
каждый стих,
иль громок подлинно,
иль тих, -
до высей,
что поэт достиг,
нам и теперь
расти, расти!
Николай Еремин (г. Красноярск)
О Маяковском
Я не стал бы называть его Володей -
знаю,
не повернёт головы кочан ...
Маяковский - единственный в своё роде
громогласный
революции горлан.
Он не умер - лишь по той причине,
что волком
врагов продолжает грызть,
отвергая всяческую мертвечину,
утверждая всяческую жизнь!
Он не отступал - сам искал сражений!
Свято верил в партию, верил в народ,
смело мерою семисаженной,
измеряя истории ход ...
С Маяковским рядом
мне б светить в граните,
только вряд ли окажусь
для этого годен,
потому что спросит:
«Кто твои родители?
Чем ты занимался
до семнадцатого года?»
Сергей Лосев
Маяковский
Трибун с душой кровоточащей,
С эпохою сверяя шаг,
Он был большой и настоящий,
И словом властвовал, как маг.
Лохматя волосы густые
Пред теми, кто ему внимал,
Он свято верил в путь России,
Всем сердцем ей принадлежал.
И полыхая смелым взором
Звал не сдаваться, не робеть
Во имя цели, для которой
Рождён, как колокол, звенеть.
По «лесенкам» его творений
Дано идти лишь тем,
кто сам,
Живёт, как жил он -
гордый гений,
Себя оставивший векам.
И этот голос громогласный,
И этих истин торжество
И ныне покоряют властно
Хоть раз услышавших его!
Ирина Яворовская
наверх |
| |
|
Митчелл
Маргарет
 |
М. Митчелл
Кто же ты, Скарлетт О’Хара?
Чёрные локоны - Божьим подарком.
Взгляд полыхает пожаром.
Юная женщина с видом бунтарки,
Скарлетт О’Хара.
Глаз бирюзовых дурманящий омут,
Ангел, идущий по краю,
Чьи-то запреты и чьи-то законы
Не признавая.
Стан твой, обтянутый розовым бантом,
Жаждущим головы кружит.
Ни у кого нет, до самой Атланты,
Талии уже.
То ты ребенок: то ищешь защиту,
То ли с тобою нет сладу;
То хладнокровно считаешь убитых
На баррикадах.
Всеми корнями проросшая в Тару,
Ставшая прочным оплотом.
Бес или ангел ты, Скарлетт О’Хара,
Кто же ты? Кто ты?
Сердце, которое любит и ранит,
Бьётся под тонким корсетом.
Сколько ночей ты бежала в тумане
В поисках Ретта?
Время твой пыл никогда не остудит,
Женщина с сердцем отважным,
Милая Скарлетт, живущая в людях,
В каждом и в каждой.
Декабрина (?)
наверх |
|
Н |
|
Некрасов
Николай
 |
Николай
Некрасов
Застряла Россия в сугробе Савраской…
Метель над деревней рычит…
В горячке Иван, завывает Параска,
Детишки ревут на печи…
Торопятся строчки, сгущаются краски,
Картины, картины в ночи,
Чуть слышно сипят поражённые связки,
Но мозг воспаленный кричит…
Сейчас-то, конечно, Россия другая:
В сугробах «Газелька» ползёт, завывая,
«Джинсу» натянул мужичок,
Согнулся народ под другими царьками,
И там, где поэт потрясал кулаками,
Смеются теперь в кулачок…
Сергей Дон
наверх
Некрасов
Зеленая лампа
чадит до рассвета,
Шуршит корректура, а дым от сигар
Над редкой бородкой, над плешью поэта
Струит сладковатый неспешный угар.
Что жизнь — не глоток ли остывшего чая,
Простуженный день петербургской весны,
Сигары, и карты, и ласка простая
Над той же страницей склоненной жены?
Без сна и без отдыха, сумрачный пленник
Цензуры, редакций, медвежьих охот,
Он видит сейчас, разогнув «Современник»,
Что двинулся где-то в полях ледоход.
Перо задержалось на рифме к «свободе»,
И слышит он, руки на стол уронив,
Что вот оно, близко, растет половодье
На вольном просторе разбуженных нив...
Иссохшим в подушках под бременем муки
Ты, муза, России его передашь.
Крамской нарисует прозрачные руки
И плотно прижатый к губам карандаш.
А слава пошлет похоронные ленты,
Венки катафалка, нежданный покой
Да песню, которую хором студенты
Подхватят над Волгой в глуши костромской.
И с этою песней пойдут поколенья
По мерзлым этапам, под звон кандалов
В якутскую вьюгу, в снега поселений,
В остроги российских глухих городов.
И вырастет гневная песня в проклятье
Надменному трону, родной нищете,
И песню услышат далекие братья
В великой и страстной ее простоте.
В. Рождественский
Николай Некрасов
Застряла Россия в сугробе Савраской…
Метель над деревней рычит…
В горячке Иван, завывает Параска,
Детишки ревут на печи…
Торопятся строчки, сгущаются краски,
Картины, картины в ночи,
Чуть слышно сипят поражённые связки,
Но мозг воспаленный кричит…
Сейчас-то, конечно, Россия другая:
В сугробах «Газелька» ползёт, завывая,
«Джинсу» натянул мужичок,
Согнулся народ под другими царьками,
И там, где поэт потрясал кулаками,
Смеются теперь в кулачок…
Сергей Дон
наверх |
|
П |
|
Пастернак
Борис
 |
Читая Пастернака
Боль заполняет каждый уголок
Хитросплетенья мозговых излучин.
Мучительно распутывать клубок,
Что исподволь Поэтом был закручен.
Слова стремятся прочь, за рубежи,
Вдаль тянутся, как будто пилигримы.
Я знаю: это только миражи,
Что для меня вовек недостижимы.
Я в панике, я вновь теряю нить…
Все спишет сердобольная усталость…
И к лучшему: ведь мне не пережить
Ту боль, с которой жизнь его писалась…
Алена Сократова
наверх
|
| |
|
Пушкин
Александр
 |
О
Пушкине
Словно зеркало русской стихии,
Отслужив назначенье свое,
Отразил он всю душу России!
И погиб, отражая её...
Н.
Рубцов
Великий поэт
Есть много людей знаменитых на свете,
Чья слава сквозь годы прошла и до нас,
Но Пушкина
сказки читают все дети,
О нём мы не вспомнить не можем сейчас.
Великий поэт нам оставил в наследство,
Крылатые мысли, правдивый язык.
И Пушкина слово волнует нам сердце,
И к пушкинской мысли здесь каждый привык.
"О вещем Олеге" узнаем из песни,
И "Зимнее утро"прочтём наизусть.
"О няне"читать будет нам интересно,
И сердце охватит тревога и грусть.
В честь Пушкина названы улицы в сёлах,
В больших городах и районах страны.
Открыты музеи,театры, и в школе,
Его изучаем подробнее мы.
Наталья Саженкова
К Пушкину.
О Пушкин, Пушкин! Кто тебя
Учил пленять в стихах чудесных?
Какой из жителей небесных,
Тебя младенцем полюбя,
Лелея, баял в колыбели?
Лишь ты завидел белый свет,
К тебе эроты прилетели,
И с лаской грации подсели…
И музы, слышал я, совет
Нарочно всей семьей держали
И, кончив долгий спор, сказали:
«Расти, резвись — и будь поэт!»
И вырос ты, резвился вволю,
И взрос с тобою дар богов:
И вот, блажа беспечну долю,
Поешь ты радость и любовь,
Поешь утехи, наслажденья,
И топот коней, гром сраженья,
И чары ведьм и колдунов,
И русских витязей забавы…
Склонясь под дубы величавы,
Лишь ты запел, младой певец,
И добрый дух седой дубравы,
Старинных дел, старинной славы
Певцу младому вьет венец!
И все былое обновилось:
Воскресла в песне старина,
И песнь волшебного полна!..
И боязливая луна
За облак дымный хоронилась
И молча в песнь твою влюбилась…
Все было слух и тишина:
В пустыне эхо замолчало,
Вниманье волны оковало,
И мнилось, слышат берега!
И в них русалка молодая
Забыла витязя Рогдая,
Родные воды — и в луга
Бежит ласкать певца младого…
Судьбы и времени седого
Не бойся, молодой певец!
Следы исчезнут поколений,
Но жив талант, бессмертен гений!
Глинка Ф.
Памяти
Пушкина
Мы чтить тебя привыкли с детских лет,
И дорог нам твой образ благородный;
Ты рано смолк; но в памяти народной
Ты не умрешь, возлюбленный поэт!
Бессмертен тот, чья муза до конца
Добру и красоте не изменяла,
Кто волновать умел людей сердца
И в них будить стремленье к идеалу;
Кто сердцем чист средь пошлости людской,
Средь лжи кто верен правде оставался
И кто берег ревниво светоч свой,
Когда на мир унылый мрак спускался.
И всё еще горит нам светоч тот,
Всё гений твой пути нам освещает;
Чтоб духом мы не пали средь невзгод,
О красоте и правде он вещает.
Все лучшие порывы посвятить
Отчизне ты зовешь нас из могилы;
В продажный век, век лжи и грубой силы
Зовешь добру и истине служить.
Вот почему, возлюбленный поэт,
Так дорог нам твой образ благородный;
Вот почему неизгладимый след
Тобой оставлен в памяти народной!
Плещеев А.
А. С. Пушкину
И снова хочется мечтать,
Дышать, прощать без сожаленья,
И с гордой радостью читать
Ваши бессмертные творенья.
И всех так хочется любить,
Любить до умопомраченья,
И окружающим дарить
Ваши прекрасные творенья.
И много хочется творить,
Чтоб миру дать стихотворенье,
Но не когда не повторить
Ваши великие творенья.
И снова хочется открыть
В любимом сердце откровенье,
Ей каждый вечер говорить:
«Я помню чудное мгновенье».
Леонид Щербина
наверх |
|
Р |
|
Рождественский Роберт
 |
О себе
Родился я в селе
Косиха
Дождливым летом на Алтае.
А за селом синело поле
И пахло ливнем переспелым..
Нет!
Я родился много позже.
Потом. В июне. В сорок первом.
И жесткий голос Левитана
Был колыбельною моею.
Меня война в себя впитала.
Я- сын ее.
Я полон ею.
наверх |
| |
|
Розенбаум Александр
 |
Александру Розенбауму
посвящается!
Сколько строчек прекрасных
сложено
На мотив под гитару положено
И аккордами так огорожено,
Что скопировать просто
нельзя!
Тем не менее очень хочется,
Ведь всегда на устах
лопочется
И на будущее пророчится
Подыграть, перебором скользя
Для господ и дам я не
Розенбаум!
Его творчество покруче без
сомнений
И признаюсь сам! Впереди
шлагбаум!
Этот путь не пробежать без
приключений!
Поклоняюсь Вам, милый
Александр!
Вы достойны всех похвал и
уважений!
Да! Бесценный «храм», Ваш
богатый жанр!
А создал его, бесспорно -
гений!
На охоту, на уток, кажется,
Каждый первый мужик
отважится.
Патронташем к двустволке
обвяжется
И пойдет свою «дичь» искать!
О войне мысли не сотрутся!
Лед трещит, да снаряды
рвутся!
А полуторки прутся и прутся!
Ленинграду «блокаду» снять!
Вы - легенда для поколений!
Хоть и много бытует мнений,
Критикующих определений,
Идеальных людей в мире нет!
А на сцене всегда приятны!
Благородны, честны, азартны!
Ваши песни уму понятны!
Я прошу Вас открыть «секрет»!
наверх
|
|
С |
|
Сент-Экзюпери
Антуан
|
Сент-Экзюпери
Улетали лётчики искать врага.
Затянуло к вечеру
туманом берега.
Кто-то не вернулся, кого-то не нашли...
Не поставишь на море ни крестов, ни плит.
Желтая пустыня — глухие пески.
Тихий ветер к вечеру
плачет от тоски.
Ночью в чёрном небе звёздный перезвон.
Тихо звёзды катятся на песчаный склон.
Если плакать хочется — уснуть нелегко.
Мальчик в одиночестве
бродит средь песков:
Может, сказка сбудется, может, сводка врёт,
Может, снова спустится взрослый самолёт.
И пойдут, как прежде — рука в руке —
Лётчик и мальчишка
к голубой реке.
И одно тревожит их: к звёздам путь далёк,
Не сломал бы ветер там тонкий стебелёк.
(А из синей чащи, где тени сплелись,
Смотрит одичавший рыжий старый лис.)
Владислав Крапивин
|
| |
|
Симонов
Константин
 |
Завещание Симонова
Как завещано было последним
чуть дышащим словом,
прах поэта
развеяли под Могилевом.
Из раскрытых ладоней
тот прах зачерпнувшего сына
с каждым присвистом ветра
по крохам отца уносило.
Тело мужа
вдова осторожно сдувала с ладоней,
и садился тот пепел
на чей-то платок,
тоже вдовий.
Там, где выбрался чудом поэт
в отступлении под «мессершмиттами»,
прах,
летя на могилы,
шептался со всеми убитыми.
И кружились частички поэта,
то в люльку упав,
то в колодец.
В избы тихо влетали,
прижавшись к глазам Богородиц.
То, что было рукой,
написавшей: «Ты помнишь, Алеша…»,
пеплом падало в пыль,
под ногами невидимо лежа.
То, что было глазами,
садилось на стебли пшеницы.
Крошки сердца
клевали нечаянно с зернами птицы.
Ко всему, что оплакал
и что не оплакал,
возвращался поэт
благодарно развеянным прахом.
Ну а если поэт
был виновен хоть в чем-то,
когда-то -
перед всеми людьми
дал развеять себя виновато.
Упрекали его,
что «разбрасывается по жанрам»,
а себя он разбрасывал
и по полям
и пожарам.
Даже в мертвых, оставшись к другим,
как в живых,
неревнивым,
он руками вдовы
сам себя разбросал по лесам и по нивам.
Тем забвенье,
кто жил скопидомски,
прижимисто…
Слава тем,
кто разбрасывается
прижизненно!
Да хранит благородная память планеты -
как посмертно
разбрасываются
поэты!
Евгений Евтушенко
|
| |
|
Сологуб Фёдор
|
Фёдору Сологубу
Навалилась черная тоска,
Ни вздохнуть, ни разогнуться.
От любого пустяка —
В чайной ложке захлебнуться.
Словно все померкло вдруг,
Вся земная жизнь погасла.
Я один, и мой недуг,
Преисподней заслан.
Скрытый враг неумолим,
Жадно мозг и сердце гложет.
Он во мне, и сладить с ним
Вряд ли кто поможет.
Я один. И пустота.
Всё. Всё. Всё померкло.
Неживая красота.
И пустое зеркало.
Тесный круг немых клещей.
Полотно чудес погасло...
Но улыбку до ушей
Я растягиваю назло.
Никому от злой беды
Не уйти в движеньи косном...
Но зато как пленительны вёсны,
Как прохладны объятья воды.
Роман Литван
Фёдору Сологубу
И слышу суд жестокий:
восстань, живи опять!.. (Ф. Сологуб)
Бесчисленность столетий
Пробыв в небытии,
Про всё узнав на свете,
Нашёл пути свои.
По тем путям скитался
В томлениях земных
И прахом дней питался –
Пороков огневых.
Но дух мой поругался
С бездушием телес.
Он рвался, рвался, рвался
К творению чудес.
Меня пронзали стаи
Отравленных страстей.
Рассыпался, истаял
На множество частей.
Опять я воротился
К обители небес.
И дух мой испарился
И дольний мир исчез.
Опять блуждаю мило
По звёздам, небесам,
И знаю: – то, что было, –
Всё я придумал сам.
Борычев Алексей Леонтьевич
|
| |
|
Стивенсон
Роберт
 |
Стивенсон
Р.Л.
Путешествие (Из Р. Л. Стивенсона)
Как я мечтал попасть туда,
Где зреют яблоки всегда,
Где, сидя прямо на виду,
Болтает пёстрый какаду
И, коз пустив гулять в загон,
Строгает лодку Робинзон;
Туда, где солнечный поток
Залил восточный городок –
С мечетью, с шумною толпой,
С базарной площадью большой,
Палатками торговцев сплошь
Забитой так, что не пройдёшь;
Туда, где, издали видна,
Стоит Китайская стена
И город, словно рой шмелей,
Гудит рассерженно за ней;
Туда, где первобытный лес
Раскинул кроны до небес,
Не счесть кокосов и макак
И - звероловов бивуак;
Туда, где катит воды Нил
И узловатый крокодил
Лежит, мерцая, на песке,
Фламинго плещутся в реке,
Спеша за юркой рыбкой вслед;
Туда, где тигр-людоед
Застыл в кустах, насторожён:
Вблизи добычу чует он
И, разевая жадно пасть,
Уже готовится напасть;
Туда, где, спрятанный в песках,
Старинный город спит в веках,
Давно пусты его дворы,
Не слышно смеха детворы,
Лишь мышь порою промелькнет
Да я, усталый пешеход,
Бреду один на свет огня,
Манящий издали меня,
Вхожу в какой-то древний дом –
Всё пусто, всё мертво кругом,
Передо мною кабинет,
Покрытый пылью многих лет,
Где чьи-то тени на стене
Кружатся, будто в полусне,
И, кем-то брошены в углу,
Лежат игрушки на полу.
Александр Васин
|
|
Т |
|
Твен
Марк
|
Замечательную книжку
Я себе вчера купил!
Прочитал её вприпрыжку,
А быть, может, проглотил.
Восхищаюсь Марком Твеном –
Вот бы с ним сыграть в футбол!
Так, в огромнейшей вселенной
Я себе друзей нашёл.
Мне понравился Том Сойер
И его приятель Финн.
Тётю Полли б не расстроил
И не корчил бы ей мин.
Я себе фрегат построю
И по водному пути,
Я Америку открою,
К ней так легче подойти.
Доберусь до Миссисипи,
Там в пещеру попаду.
И тогда, меня простите,
Клады все свои найду.
Пусть не стану бизнесменом,
Я пока ещё учусь,
Только всё же, с Марком Твеном
Этим кладом поделюсь!
Н. Анишина
|
|
|
|
Тушнова Вероника
|
Вероника
Тушнова. Вероника Тушнова..
Поэтесса, красавица, умница.
Стихи твои – костры из хвороста сухого,
Горят для тех, кто любит и кому не любится
«Была красивая – да несчастливая»
-Да так ли это было, Вероника?
-Нет, ты любила и была любимою,
Любовь была такою – поищи-ка!
Пусть поздняя, зато какая?
До самой смерти жгучая и теплая,
Всепоглощающая, страстная, большая,
То было чувство сильное и доброе
Могла ли ты быть несчастливой
Любя, горя, тоскуя, ожидая?
И умирая быть при нем красивой.
Нет, только от счастья ты была такая.
Всем нам хочется счастья большого,
При этом многие хотят покоя.
Вы прочтите о любви стихи Тушновой –
И вам захочется совсем, совсем иного.
Т.Ежова.
Александр Яшин был потрясен смертью
любимой женщины. Он напечатал в «Литературной газете» некролог. Не
побоялся – и сочинил стихи:
Думалось, все навечно
Как воздух, вода, свет:
Веры ее беспечной,
Силы ее сердечной
Хватит на сотню лет.
С горем не в силах справиться,
В голос реву,
Зову.
|
| |
|
Тютчев
Фёдор
 |
Тютчеву
Мой обожаемый поэт,
К тебе я с просьбой и с поклоном,
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.
Давно мечты твоей полет
Меня увлек волшебной силой,
Давно в груди моей живет
Твое чело, твой облик милой.
Твоей камене - повторять,
Прося стихи - я докучаю,
А все заветную тетрадь
Из жадных рук не выпускаю.
Поклонник вечной красоты,
Давно смиренный пред судьбою,
Я одного прошу, чтоб ты
Во всех был видах предо мною. -
Вот почему спешу, - поэт!
К тебе я с просьбой и поклоном,
Пришли в письме мне твой портрет,
Что нарисован Аполлоном.
Афанасий Фет
Приезд Тютчева
Он шляпу снял,
чтоб поклониться
Старинным русским каланчам...
А после дамы всей столицы
О нем шептались по ночам.
И офицеры в пыльных бурках
Потом судили меж равнин
О том, как в залах Петербурга
Блистал приезжий дворянин.
А он блистал, как сын природы,
Играя взглядом и умом,
Блистал, как летом блещут воды,
Как месяц блещет над холмом!
И сны Венеции прекрасной,
И грустной родины привет –
Все отражалось в слове ясном
И поражало высший свет.
Н. Рубцов
Тютчеву
Я с
Тютчевым надеялась на встречу,
Сейчас мне не с кем и поговорить.
Но я хочу, могу и я отвечу,
Чтоб снова радость пережить.
Так без конца свиданий жажду,
Быть со стихом наедине,
И ты приблизишься однажды,
Представ таким доступным мне.
И слов любых красноречивей
Твоя строка. Тебе пишу.
Ничто не может быть счастливей,
Чем то, чем очень дорожу.
Тютчеву
Как если бы природа обрела
Язык, она б заговорила
Устами Тютчева, которого ждала
И , несомненно, искренне любила.
И немота её понятна нам,
Она даёт шанс высказаться прямо,
И слово правды льнёт само к устам,
И мы наги перед природой-мамой.
Наталья Прохорова |
|
У |
|
|
|
|
Ф |
|
Франс
Анатоль
 |
А. Франсу
Я готова с тобою спорить:
Этот мир бесконечен все же.
Высыхает капелька моря
На атласной и смуглой коже...
Ты блуждаешь в нездешних мыслях, -
Но не может быть - нет, не может! -
Чтобы мир этот просто высох,
Словно капля моря на коже...
... Кто-то все повторит иначе
В новом круге и в новом мире -
Только всадники не прискачут -
Те, невидимые, четыре,
Те, злокозненные, четыре,
Как бессмертье, неотвратимы -
И застынут в небесной шири
Взбунтовавшиеся Херувимы,
И Архангелы, и Господства
Разуверятся в этом бунте,
Все на круги своя вернется -
На иные - но все же - будет!
Прежний бог не сойдет с престола,
Как бы власть его ни шаталась -
Людям, Ангелам и Престолам
Лишь в себе ее свергнуть осталось.
Демиург! Ты паденья боишься?
Правь без страха, весь мир - порука:
Новый Сын, из бедра родившись,
На Отца не поднимет руку.
Ты изменишься сам, вернешься...
Мы обратно идем, к Элладе.
Ну а мир бесконечен все же,
И в гармонии, и в разладе...
Алена Сократова
|
|
Х |
|
|
|
|
Ц |
|
Цветаева
Марина
 |
Марине Цветаевой
Каждый год на исходе лета
Ставлю свечку за упокой.
Ты прости ей, Господи, это -
Не владела она собой.
В поднебесье душа рванулась,
И осталась внизу Земля...
До Елабуги затянулась
Роковая её петля.
Выпал век сумасшедший, бурный...
И людской не пугает суд.
Муж, и дочь, и сестра - по тюрьмам,
И стихи уже не спасут.
Уходила скорбя и веря -
Мол, не будет сынок забыт...
Убивает поэтов время.
Убивает поэтов быт.
Ад ли, рай - было всё едино.
И открылась в бессмертье дверь...
Если знала бы ты, Марина,
Как мы любим тебя теперь!
Без вины и корюсь, и маюсь -
Если б кто-нибудь был с тобой!
Горький август, Маринин август.
Ставлю свечку
за упокой.
Ольга Григорьева
М.
Цветаевой
Одна ,
ни в чем не схожая,
Несхожеством горда,
Дорогою прохожею
Не шла ты никогда.
Ты
видела и слышала
По-своему всегда,
Своим узором вышила
Пролетные года.
К
укорам равнодушная
И в дружестве трудна,
Одной себе послушная –
Осталась ты одна.
И,
не стерпев изгнания,
Домой вернулась вдруг,
Но там нашла страдания,
Веревку, стул да крюк.
И
в петле непреклонная
Склонилась голова,
И смолкли самозвонные
Ударные слова.
Поэт-эмигрант
В. Сумбатов
|
|
Ч |
|
Чехов Антон
 |
Чехову
А.П.
Его я часто вспоминаю.
Вот и теперь передо мной
Стоит он, точно как живой,
Такой, каким его я так люблю и знаю:
Сухие, тонкие черты,
Волос седеющие пряди.
И эта грусть в глубоком взгляде,
Сосредоточенном и полном доброты.
Больной и бесконечно милый,
Он был похож на первоцвет,
Сквозь снег пробившийся на свет,
Чтоб возвестить весну
пред раннею могилой.
Он о своей судьбе молчал,
Хотя до дна источник видел.
Страдая, жизнь не ненавидел,
Жалея всех людей, он их
не презирал.
Средь цепких трав трясины зыбкой,
Где гады скользкие шипят,
Стоял он, ужасом объят,
Но с побеждающей
пророческой улыбкой.
И сквозь удушливую тьму
Глядел с глубокою печалью:
Заря не светится ль за далью?
И всем незримое открылося ему.
Средь ослепленных и безглазых
Один прозрел он горний свет
И нам оставил, как завет:
“Увидим ангелов и небеса в алмазах”
Александр Фёдоров
Памяти Чехова
В наши дни трехмесячных успехов
И развязных гениев пера
Ты один, тревожно-мудрый Чехов,
С каждым днем нам ближе, чем вчера.
Сам не веришь, но зовешь и будишь,
Разрываешь ямы до конца
И с беспомощной усмешкой тихо судишь
Оскорбивших землю и Отца.
Вот ты жил меж нами, нежный, ясный,
Бесконечно ясный и простой,
Видел мир наш хмурый и несчастный,
Отравлялся нашей наготой…
И ушел! Но нам больней и хуже:
Много книг, о, слишком много книг!
С каждым днем проклятый круг все уже
И не сбросить “чеховских” вериг…
Ты хоть мог, вскрывая торопливо
Гнойники, — смеяться, плакать, мстить.
Но теперь все вскрыто. Как тоскливо
Видеть, знать, не ждать и молча гнить!
Саша Черный
|
| |
|
Чёрный
Саша
 |
Посвящение Саше Чёрному
Существо
иного пола –
Натали или Фефёла –
ты прекрасно, приходи!
От январского мороза
ты пунцовее, чем роза –
то-то счастье впереди!..
Буря кроет небо мглою
за окном. А я накрою
стол, а как же без стола, –
как же нам без алкоголя:
мы пластмассовые что ли,
или, может, из стекла?
За окном всё мёртво, голо –
нету там проблемы пола,
лишь студёный ветродуй,
а у нас тепло от печки,
и ещё стучат сердечки,
предвкушая поцелуй.
Ни к чему иносказанья:
славим чувство осязанья –
славим чувство номер пять, –
ведь за ним придёт шестое
и седьмое, и восьмое –
впрочем, все не сосчитать!
Вадим
Забабашкин
|
| |
|
Чуковский
Корней
 |
Послание
75-летнему К.И. Чуковскому
от 70-летнего С.Я. Маршака
Корней Иванович Чуковский,
Прими привет мой маршаковский.
Пять лет, шесть месяцев, три дня
Ты пожил в мире без меня,
А целых семь десятилетий
Мы вместе прожили на свете.
Я в первый раз тебя узнал,
Какой-то прочитав журнал,
На берегу столицы невской.
Писал в то время Скабичевский,
Почтенный, скучный, с бородой.
И вдруг явился молодой,
Веселый, буйный, дерзкий критик,
Не прогрессивный паралитик,
Что душит грудою цитат,
Загромождающих трактат,
Не плоских истин проповедник,
А умный, острый собеседник,
Который, книгу разобрав,
Подчас бывает и неправ,
Зато высказывает мысли,
Что не засохли, не прокисли.
Лукавый, ласковый и злой,
Одних колол ты похвалой,
Другим готовил хлесткой бранью
Дорогу к новому изданью.
Ты строго Чарскую судил.
Но вот родился крокодил,
Задорный, шумный, энергичный,—
Не фрукт изнеженный, тепличный.
И этот лютый крокодил
Всех ангелочков проглотил
В библиотеке детской нашей,
Где часто пахло манной кашей.
Мое приветствие прими!
Со всеми нашими детьми
Я кланяюсь тому, чья лира
Воспела звучно Мойдодыра.
С тобой справляют юбилей
И Айболит, и Бармалей,
И очень бойкая старуха
Под кличкой «Муха-Цокотуха».
Пусть пригласительный билет
Тебе начислил много лет,
Но, поздравляя с годовщиной,
Не семь десятков с половиной
Тебе я дал бы, друг старинный.
Могу я дать тебе — прости!—
От двух, примерно, до пяти...
Итак, будь счастлив и расти!
С. Маршак,
1957
|
|
Ш |
|
Шолохов
Михаил
 |
Посвящение Михаилу
Шолохову
Мне бы стать на высоком донском берегу,
Обозреть дали, коими ты любовался…
В кротком сердце любовь я к тебе берегу
И лелею мечту, чтоб и стих в том признался.
Хоть немеет, с пером поднимаясь, рука
(Что пред мощью таланта младенческий лепет?!)
Но, из вещих письмен ли слагаясь, строка
Тщится в слове излить поклоненье и трепет.
И пред взором проходят герои твои,
Словно солнце встаёт твоя истая правда,
Сердце полнится истины силой, любви…
И не к сердцу ль несут волны Дон и Непрядва?
На высоком донском берегу ты стоишь
И, вздымаясь на гребне двадцатого века,
О былом повествуешь, путь к правде торишь,
К дням грядущим идя с верою в Чело-века.
…Мне бы стать на колени, отвесить поклон,
Мне б назвать тебя Мастером слова, Варпетом*,
Чтобы стал и строкою моей ты воспетым,
Или… смолкнуть, чтоб стих
лирных струн робкий звон
И лишь волны вещали плесканьем приветным…
Виктория
Май |
|
Щ |
|
|
|
|
Э |
|
|
|
|
Ю |
|
|
|
|
Я |
|
|
|
| |
|
|
|
|
|
